«Клятвенные девы» про удары эстетической рефлексии

22 мая 2016

Пресса

Вольные мысли о премьере спектакля «Клятвенные девы» по пьесе Олега Михайлова в Кировском драматическом театре (режиссёр Иван Комаров).

Рассказывать легко о чем-то сложном и многомерном – редкий талант. Увы, автор данной статьи таковым не обладает, как, видимо, и авторы спектакля. Поэтому принцип Оккама в ситуации описания премьеры Драмтеатра не поможет. Разбор спектакля может быть бесконечным, мы лишь пробежимся по верхушкам, посерфингуем по поверхности «Клятвенных дев», а погружение вглубь этого моря смыслов и чувств оставим зрителю.

Да, чтобы говорить предметно, нужно вкратце описать спектакль. Ну, представим себе некоего абстрактного зрителя и попробуем вообразить его прочтение, свести все фабульные нюансы в один взгляд одного человека. Итак, выдуманная Албания, где в семье Кеки Ракипи (артистка Елена Ушатинская) происходит фиктивная свадьба, рождается и умирает фиктивная дружба и живет фиктивная любовь. Или нет? Тогда так: семья албанских женщин осталась без главы семьи, и мужчиной в этой ситуации по древней традиции становится женщина – бурнеша Кеки. Искаженная, изуродованная традициями семья живет в конфликте: между людьми, миром и надеждами, между мечтой разрушить все каноны и необходимостью подчиниться им, последовать ритуалу. Семья мечтает о наследнике-мальчике (и надежда возлагается на невестку Розафу, которая может подарить его), и каждая женщина в этом доме мечтает о счастье. Оно где-то витает – во снах героинь, когда Лири-инвалид (артистка Ирина Стародубцева) и Розафа-невестка (Светлана Лаптева и Марианна Узун) мечтают о свободе и любви, когда каждая героиня танцует по сцене с коляской в хороводе женского счастья. Старуха-соседка (заслуженная артистка РФ Галина Марина) берет на себя роль времени, рассказчика, она как экскурсовод ведет историю, отражает ее, проводит через реальность, одновременно объясняя прошлое и погружая в авторский текст.

«Клятвенные девы» - это мощные удары эстетической рефлексии. Вероятно, многие назовут спектакль «Клятвенные девы» антифилистерским, и будут правы, но это очень поверхностный взгляд на данную работу – спектакль понятен абсолютно всем. Всем, кто захочет понять. Именно за счет формы, а не за счет содержания. Формы ритуала. Жанр нового спектакля Драмтеатра обозначен как «ритуальный фарс». Ритуалы рефреном проходят сквозь спектакль: как в буквальном отображении – сцене свадебного ритуала, с которого и начинается вся история, или ритуала посвящения в бурнеши, так и в метафорическом. Ведь если расценивать ритуал как коммуникацию между различными пластами мироздания, то в границах спектакля-ритуала трансформируется представление зрителя о пространстве и времени, происходит погружение в измененное состояние сознания. Смысл ритуала – через систему знаков и символов проникнуть в скрытую от повседневности универсальность. Так вот, в спектакле этого предостаточно: сознание меняется через фарсовый звук, валёрный свет, текст и пластическую палитру, вибрирующую от нарочитой раскрепощенности, телесной выразительности до жесткой, моралистической скованности, - через эти приемы притупляется привычная система восприятия мира и обостряется другая, срывается пелена реальности, и зритель остается беззащитен перед откровением мира. Зритель как камертон, настраивается на ирреальность через историю семьи албанских женщин.

Поэтому непонимание происходящего на сцене отчасти необходимо (начиная с представления персонажей – кто есть кто в спектакле, и какие у героев родственные связи, и заканчивая непониманием границы снов и реальности), оно работает на идею спектакля, потому что нежелание понять другого, даже любимого человека – с семье Кеки нормально. Нежелание, неумение понять мир другого выражается в бесконечной ненависти друг к другу ( «В этом доме не плачут. Здесь только ненавидят и проклинают»).

Молодой режиссер Иван Комаров, конечно, не апологет театра слова, или театра-инсталляции, его работа близка к театру оправдания и сопереживания. Да, спектакль построен по законам внутренней логики автора, его внеконтекстного понимания душевных трансформаций героев. Да, деконструкция и борьба с нарративами рождает театр-хаос. Но хаос, дающий надежду. Кто-то из зрителей после спектакля спросил, есть ли в «Клятвенных девах» любовь. Есть, наверное. Даже безотносительно к финальной сцене, когда Лири отказывается от борьбы, от возможности свободы и счастья и принимает клятву, зацикливая историю. Любви так много в спектакле именно из-за ее зеркала - ненависти. Из сопротивления ненависти иногда рождается любовь, из сопротивления обману – честность, из борьбы с безнадежностью – надежда. На зрительском обсуждении спектакля прозвучала мысль: если у театра будут такие работы, у актеров будет возможность работать с разными режиссерами, кировская Драма пойдет вперед семимильными шагами, будет развиваться во всех направлениях.

За акт обнажения души автора (в данном случае всех авторов спектакля) кто-то из зрителей заплатит любопытством, кто-то эмоциями, кто-то отвергнет все и закроется, или разложит увиденное по полочкам. Но будут и те, кто войдет в мир, созданный авторами спектакля, и оставят его себе навсегда. Тогда и возникнет театр оправдания надежд и драматурга, и режиссера, и актеров и всех, кто работал над этим спектаклем. И, возможно, самих бурнешей.

Смотрите также