Сцены из жизни народа-жертвователя

12 февраля 2016

Пресса

Прививка военной прозы Андрея Платонова к традиционному древу театра драмы дала весьма экзотический результат — в репертуаре появилось «Божье дерево», постановка приглашенного режиссера из СПб Антона Оконешникова. Зрители почувствовали спектакль «глаза в глаза», сидя тесными сплоченными рядами прямо на основной сцене, внешне никак не проявляя своих реакций, однако внимая действию с очевидным интересом (публика была в основном околотеатральная, не случайная: рассадка позволяла вместить 100 чел).

Главным героем тут был, несомненно, язык Платонова — ни на что не похожий, земляной, внебытовой, с которым, подозреваю, многие зрители столкнулись впервые. И его следовало как-то интересно подать, обыграть, это была непростая режиссерская задача. Не скажу, что все постановочные приемчики смотрелись органично, но режиссер честно старался показать «современные решения», а уж игра старых знакомых артистов и вовсе порадовала. Особо отличились Вячеслав Лысенков и Александр Кириков во второй инсценировке по рассказу «Добрый Кузя».

Добрый Кузя отошел в мир иной — ему стало скучно жить без пользы.

Рядовой Трофимов (справа): «дитя живет при матери, а солдат — при смерти». Мать — Галина Мельник.

Кириков по своей актерской природе лучше всех соответствует этому словосочетанию (играя деревенского слабоумного и всеми любимого юродивого), а уж в белом исподнем и таковых же вязаных носочках был просто трогателен. Этот добрый Кузя еще до наступления сурового военного времени не брал от государства пенсион (стыдясь своей незначительности) и слегка побирался по землякам, а как началась война — отдал все причитавшиеся ему деньги «на войско». А сам из экономии решил помереть. Помер. Земляки судачили: зачем и жить было такому, никакой от него пользы. а другие, поумнее, сказали: не можем знать этого. В результате самый зажиточный в деревне Уполномоченный (Лысенков) так проникся правдой доброго Кузи, что тоже собрал свое многочисленное добро и припасы в бааальшой узел и сдал его для нужд армии. Мало того: снял с себя хорошую одежу, сапоги и даже очки, да и тоже улегся в белых подштанниках рядом с Кузею. Ибо сказано у Платонова: слабоумному жить труднее, зато помирать легче.

Исполнено всерьез, проникновенно. Даже не хотелось потом прикалываться над жертвенностью русского народа, хотя можно было. Особенно на злобу дня сегодняшнего — взять всем да отказаться от пенсии, то-то государство порадуется, ведь как трудно ему. Лысенков интересно поучаствовал и в первой, менее проработанной новелле «Божье дерево» про жизнь и смерть рядового Трофимова, в какой-то зловещей роли отца-командира, который подстрекал солдатиков скрытно выступить на неприятеля. Они, лежа на крытой железом земле, наставили свои ружья на нас, зрителей, а потом по его команде занялись чем-то и вовсе загадочным: медленно продвигаясь вглубь сцены, при помощи ружейных прикладов давили что-то на земле, как бы вшей не то блох, потом подбирали с земли «это» и со стуком сбрасывали в ведро.

Это такая у них была война, в процессе которой солдат Трофимов (коего специально играла худенькая артистка Узун с тонкой шеей) будто бы «выдавил немцу душу наружу», да и не одному, а потом сам попал в плен. Тот немец (Владимир Жданов) стращает: а жить не хотите ? Привыкну, — смиренно говорит солдат. Соскучился томиться — и умер. Тоже все хотел приносить пользу.

Интерес федерального грантодателя (министерство культуры РФ) к трактовке военной прозы Платонова абсолютно понятен: нарочитая архаичность языка и фактуры здесь сочетается с «современным» подходом к поиску адекватной формы. К тому же — в год юбилея победы, усилиями молодого режиссера и молодого сценографа. Для которых война уже почти миф.

Смотрите также